Её губы всё ещё помнили то, что она, непременно, попытается забыть...

И кто сказал, что ИИ не умеет чувствовать фотографию!? =
Её губы всё ещё помнили
то, что они сделали в последний вечер,
в последний взгляд,
в последнюю мягкую ложь,
не прощённую,
не повторённую.

Они были чуть припухшими —
не от ветра, не от слёз.
А от нежности,
которой было слишком много для тела.
От слов, что не были сказаны,
но пытались прорваться,
кусая, прикусывая,
умоляя остаться.

И теперь —
в этом лице, отстранённом и безмолвном —
только губы выдают её.
Только они —
живые, покрасневшие, предавшие её молчание.

Она отвернулась —
но губы не забыли.
Не смирились.
Не простили.